Юлия Ауг: "История Нарвы начинается для меня с фотографии моей эстонской бабушки"

Юлия Ауг - актриса и режиссер, которая в этом году связала свою работу с родным городом Нарвой и с Нарвским театральным центром "Vaba Lava". Две ее постановки вызвали ажиотаж - как восторги, так и ненависть. Это касается как спектакля "Х** войне", так и "Нарва - город, который мы потеряли". Впрочем, таким и должен быть хороший театр. Кому нужно творчество, к которому все относятся с понимающей и одобряющей улыбкой, но которое на самом деле всем безразлично. К спектаклям Юлии Ауг безразличного отношения быть не может.

- Юлия, как сложились ваши отношения с Нарвой? Вы вернулись в этот город или все же нет?

- Так я не уезжала. Чего мне возвращаться?

- То есть вы - коренная нарвитянка и всю жизнь жили в Нарве? Несмотря на то, что вы были и в России, и в других местах далеко от Эстонии?

- У меня здесь мама, у меня здесь квартира. Вы сейчас - как российский пропагандист, задавая мне такой вопрос. Мне российские пропагандисты такие вопросы задают. Они спрашивают, на каких основаниях я уехала. Я задам им ответный вопрос: а кто вам сказал, что я уехала? Я всю свою жизнь жила в Нарве. У меня мама в Нарве живет. С каких это пор вы решили, что я уехала?

- Ну вот, это очень хорошо. Я сейчас думаю - обидеться на это или нет? То есть я, конечно, не собираюсь быть российским пропагандистом. А, кстати, как вообще ваши отношения с российскими пропагандистами? Как они на вас влияют?

- Сейчас уже никак. Довольно долгое время они очень сильно меня преследовали. Особенно некий Михаил Шахназаров. Он там чуть ли не каждый выпуск программы на своем канале все время обо мне говорил, практически следил за каждым моим шагом. Сейчас они от меня отстали. Надеюсь, что так и будет.

- Как вам удалось сделать так, чтобы они от вас отстали? Это требовало какого-то напряжения или они просто остались там, где они есть?

- Но они остались там, где они есть. Появились просто более интересные персоны на территории России.

- Остались ли вообще в России интересные персоны, или все-таки они все бросили эту страну? Они вынуждены были бежать от той России, в которую она сейчас превратилась?

- Кто-то бежал, кто-то остался.

- А как может такой человек, который не поддерживает этот режим, который живет другой жизнью, чем большая часть страны, там оставаться?

- Я не понимаю, что вы имели в виду, но я могу вам сказать. Жить можно. Огромное количество людей, которые не могут уехать и которые не поддерживают режим, остались в России. Они просто больше не высказываются открыто, потому что за это можно получить очень большие, серьезные сроки, уголовные наказания. Есть просто сообщество, есть друзья, люди собираются. Это знаете как? Как в 80-х годах, когда те, кто был против Советского Союза, ушли на кухню.

Вот на кухнях об этом говорят. Ну, или говорят в сетях, но закрывают свои аккаунты. 

Юлия Ауг: "Мне очень важно оставаться честным, порядочным человеком, сохранять достоинство, как можно больше помогать тем, кто нуждается в моей помощи".

- Не кажется ли вам, что если люди уходят на кухни, закрывают свои аккаунты, это и есть одна из самых крупных проблем России? И из-за этого Россия осталась такой, какая она есть?

- Мне так не кажется. Потому что когда в свое время оккупировали Эстонию, Эстония поступила примерно так же. Люди не выступали открыто.

Мы сейчас все находимся в таком периоде истории, когда никто из нас не знает, что будет в будущем.

- То есть не стоит спрашивать у вас, каким вы видите будущее России?

- Точно не стоит. Вы мне уже задавали этот вопрос после спектакля "Х** войне", а тогда это был всего второй-третий месяц войны. И тогда я вам сказала, что ни один из политологов, а я читаю огромное количество политологов, и русскоязычных, и нерусскоязычных, не смог дать какого-то более-менее близкого к реальному результату прогноза. 

Фото: Ilja Smirnov / Põhjarannik

- Сейчас уже десятый месяц войны.

- Десятый месяц, да, десятый будет 24 декабря, в сочельник исполнится десять месяцев.

- Это я и говорю - сейчас десятый месяц войны. Точно так же нет ни одного прогноза, который хотя бы близко имел отношение к реальному развитию событий. Весной я надеялся, что эта война закончится и закончится быстро. Но уже тогда некоторые люди говорили, что это будет очень долгая война. Вы продолжите тему войны в Украине?

- Нет, так я ее продолжать не буду, потому что мне кажется, что сейчас должно пройти какое-то время, чтобы иметь возможность ее отрефлексировать. Тогда, тот спектакль, отражал именно начало войны. Именно этот факт, невозможность осознать реальность происходящего. В то же время это пьеса о моих друзьях, которые там живут сейчас. А остались практически все мои друзья, только одна моя близкая подруга уехала в Германию. 

Юлия Ауг: "Человека возмущает, по сути дела, безобидное слово, которое даже целиком не было написано на афише, было заменено двумя точками и сохранились только заглавные буквы. А вот слово "война" этого человека почему-то не возмущает".

Мы со всеми с ними поддерживаем связь, но с кем-то ближе, с кем-то не каждый день. Сейчас такой момент наступил, когда очень много сил уходит на то, чтобы пережить холод, отключение энергии, отключения света, отключения тепла. Огромное количество физических и душевных сил на это уходит.

И в общем сейчас нужно Украину не спектаклями поддерживать.

Поддержка - она разная нужна. Но я сейчас спектакля делать на эту тему не буду. 

"В XXI веке слово "война" в принципе должно возмущать"

- Из-за спектакля "Х** войне" некая часть нарвитян обвинила вас в том, что вы принесли открытый мат, нецензурные выражения на улицы Нарвы. Но это ведь не ваше выражение. Эта чья-то цитата.

- Это очень многих выражение. Это вообще идиома на самом деле, которую используют все с начала двухтысячных годов, и она использовалась по отношению к разным войнам. Конкретно в моем спектакле его постоянно использует один из персонажей, точнее, мой друг, который стал персонажем спектакля. Вот он все время использует это выражение, но не только. Он просто один из конкретных персонажей спектакля, который использует это выражение в своих документальных текстах.

- Можно ли сказать, что негативное отношение к таким спектаклям связано с тем, что образование у человека немножко хромает или даже сильно хромает?

- Мне кажется, что это имеет отношение не столько к образованию, столько к широте взглядов. Это имеет отношение к человеческому ханжеству, когда человека возмущает, по сути дела, безобидное слово, которое даже целиком не было написано на афише, было заменено двумя точками и сохранились только заглавные буквы. А вот слово "война" этого человека почему-то не возмущает. Хотя мне кажется, что именно это слово должно по-настоящему возмущать.

Мне кажется, что в XXI веке слово "война" в принципе должно возмущать. То есть уже не должно было быть этой войны. Кстати, моя мама, которой 92 года, говорит точно так же. Она говорит, что этого нельзя было допустить, нельзя было допустить войну. Войны не должно было быть.

- Европа думала так же после окончания Второй мировой войны. Но в 90-е годы прошлого столетия начались войны на Балканах, которые не менее страшные были, чем сейчас война в Украине. Просто война в Украине более крупномасштабная, чем война в Боснии или Косово, или в Хорватии. Наверное, мы не можем избежать войн. Или вы все-таки думаете, что можно избежать войны?

- Мне кажется, что надо все делать для того, чтобы избежать войны. Естественно, если она уже началась, нужно делать все для того, чтобы избежать как можно большего количества жертв среди мирного населения. Не должны гибнуть дети, не должны быть искалеченными. Дети не должны страдать и взрослые не должны. Это бесчеловечно.

- Да. Спектакль, о котором мы сейчас говорим, он не только в Нарве был представлен публике и не только в Эстонии его показали. Его показали и в Брюсселе. А где еще?

- Его показали в Румынии, в Финляндии, еще где-то. Я просто не всегда со спектаклем была. Я ездила в Воронеж, у меня там была работа, потом у меня были съемки.

- А как приняли люди этот спектакль? И в Брюсселе, и в Румынии. Это ведь очень разная публика.

- Хорошо приняли в Брюсселе. Люди плакали. В Румынии меня как раз не было, я не видела, но мне говорили, что хорошо приняли. В Финляндии тоже очень хорошо.

- Я думаю, что и в Нарве люди плакали.

- Плакали и плакали. Некоторым людям даже плохо было просто физически, некоторых от ужаса даже тошнило. Ко мне подошла женщина, которая сказала, что ей стало физически плохо. Настолько больно было.

- Недавно в Нарве были на сцене два - с одной стороны, разных, с другой стороны, похожих - спектакля про Нарву. Это "100% Нарва" от "Rimini Protokoll" и ваш "Нарва - город, который мы потеряли". Что вы находите в них общего и разного? Мне кажется, что там много общего.

- Я-то как раз не думаю, что там много общего. Мне кажется, что мой спектакль - это документальное исследование о том, каким образом мы пришли к той Нарве, которую мы имеем сейчас. "Rimini Protokoll" сделал документальное исследование о том, какая Нарва есть сейчас.

- А она не была бы такой, какая она сейчас есть, без того, что произошло. То есть эти спектакли дополняют друг друга.

- Я как раз и говорю о том, что эти спектакли не столько похожи, столько один продолжает другой.

- Да, это точно. Кстати, когда для вас начинается история Нарвы?

- История Нарвы начинается для меня с фотографии моей эстонской бабушки, которая жила здесь. У нас просто фотографии еще, знаете, с давних времен дома сохранились. Папа сохранил их удивительным образом. Я все время об этом думаю. Я думаю о том, что как плохо, что когда мой папа был жив, я не задала ему этот вопрос - как ему удалось, пройдя через ссылку, сохранить эти фотографии. Потому что бабушке это не удалось сделать, она просто вырезала себя из фотографий. А папа сохранил все в альбомах.

Для меня Нарва начинается с того, что я вспоминаю, когда я была совсем маленькой, мне было лет шесть. Папа очень любил со мной гулять. Мы часто проходили мимо одного здания. Сейчас я даже не знаю, что в этом здании. Раньше там был банк, по-моему, "Хансабанк" там был раньше. Сейчас я даже не знаю, что там.

Папа ходил и говорил: здесь когда-то давно был наш дом, частный дом.

Вот с этого начинается, с каких-то таких вещей. Она начинается с фотографий, на которых запечатлены в национальных костюмах бабушки, волосы чуть ли не до пола. Я спрашивала, откуда такие костюмы. Бабушка рассказывала, что на праздники они надевали национальные костюмы с большими серебряными брошами. На груди - круглые конические броши. Вот с таких вещей для меня начинается история.

- Расскажите, пожалуйста, о своей работе в России. Вы в основном работали в Питере, как я понимаю, или я ошибаюсь?

- Нет, вы ошибаетесь. Я в основном работала в Москве.

- Ну да. А вы считаете себя москвичкой? Или считали?

- Да нет, я не считала себя москвичкой. У меня даже никогда квартиры в Москве не было. У меня дом в Подмосковье. Кстати, он есть, он никуда не делся. Там живет моя дочь. Она живет в России в этом доме.

- Вы не боитесь за нее?

- За дочь? Да, я боюсь, конечно, за нее. Но она уже взрослый человек, и она самостоятельно принимает решения. Конечно, я боюсь за нее. Я волнуюсь за нее, безусловно, я очень волнуюсь. Но москвичкой назвать себя не могу. Я уехала из Петербурга в Москву окончательно в 2005 году. С того года я все время была в Москве.

И сначала я работала только в кино. Потом в 2013 году Кирилл Серебренников пригласил меня в "Гоголь-центр", и я в "Гоголь-центре" работала до этого года, до последнего дня, пока "Гоголь-центр" не закрыли. 

Юлия Ауг: "Огромное количество людей, которые не могут уехать и которые не поддерживают режим, остались в России. Они просто больше не высказываются открыто, потому что за это можно получить очень большие, серьезные сроки, уголовные наказания".

Я считаю, что в московских театрах все последние годы не то что не падал уровень, а, напротив, был очень серьезный расцвет театра. И это касается и государственных, и негосударственных, и театров, и постановок. Расцвет в последние годы жизни Табакова во МХАТе - это просто что-то сумасшедшее.

- А может быть, это именно потому, что театр может себе позволить значительно больше, чем кино, и высказываться значительно честнее, если режиссер и актеры - люди честные. Я думаю, что, например, эстонский театр сейчас так себе. Ну, в 70-е, 80-е годы он был очень сильный. Там тогда было очень много подтекста. Надо было читать между строк, а мне это было интересно.

Может быть, в России сейчас тоже так?

- В России сейчас не так. Сейчас в России, за исключением очень небольшого количества мест, высказываться практически невозможно. Есть несколько независимых театров, по крайней мере в Москве. Независимых театров, где еще возможны честные высказывания, и они происходят. Но это очень маленькие, по сути дела, подвальные и даже квартирные театры. Не так много таких мест, но они есть.

О том, что выходят такие спектакли, не сообщается на "Эхо Москвы", и это передает сарафанное радио. То есть это сейчас больше всего похоже на подпольные рок-концерты, которые были в 80-х годах. Вот сейчас такой театр в Москве. А в государственных театрах, конечно, никаких особых высказываний невозможно. Но на платформах сейчас выходят сериалы, которые сняты, может быть, еще в начале 22-го года, в которых есть очень сильные высказывания.

Вряд ли это будет так же продолжаться, потому что, насколько я знаю, практически все платформы сейчас замерли. 

Что такое "русская культура"?

- Россия. Россияне и мир. Вы, наверное, чувствуете, как сейчас относятся к России, россиянам, российской культуре в Европе?

- Я могу сказать, что нормально относятся. Давайте мы сначала определимся в терминах, что такое русская культура, если мы будем говорить об отмене.

Что такое "русская культура"? Вот мне сложно найти это определение. Вот Алексей Федорченко, великий российский режиссер, который снимает очень много в Колумбии на немецком языке. Это русская культура?

- Не знаю, не знаю.

- Наверное, русская культура. Или там Кирилл Серебренников, который ставит спектакль по Гоголю в гамбургском театре "Тhalia". В этом спектакле звучит русская речь. Это русская культура? Это мировая?

- Гоголь вообще-то украинец…

- Извините, я еще раз говорю: он поставлен русским режиссером Кириллом Серебренниковым на сцене гамбургского театра "Thalia". И в нем звучит в том числе и русская речь. Это русская культура, это мировая культура.

- Я думаю, что это уже мировая культура…

- Вот я к тому, что если мы говорим о мировой культуре, то я не вижу отмену русской культуры в "La Scala". Сезон начался оперой "Борис Годунов".

- В которой, кстати, поет и эстонец, бас Айн Ангер.

- Да, вот я об этом и говорю. Понимаете, какая штука? А если вы хотите спросить меня, как я отношусь к тому, что сносят памятники Пушкину в Украине, я вам честно скажу, меня это никаким образом не задевает до тех пор, пока в Украине взрывают российские бомбы, до тех пор, пока на Украину летят российские ракеты. Пусть снесут все памятники Пушкину, только бы дети украинские перестали погибать.

Проблема в том, что ты можешь даже снять фильм, потому что ты же не пользуешься государственными средствами, снимаешь не за государственные деньги, но ты можешь не получить возможности это прокатать даже на платформе.

- Платформы - это…?

- Платформа - это то, что в интернете.

- Как я понимаю, так или иначе вы очень сильно связаны с политикой. Без политики ваши спектакли никак не получились бы. Что вы думаете про то, что случилось, скажем, в Латвии? С телеканалом "Дождь"?

- Вот на этот вопрос я точно отвечать не буду. Объясню почему. Потому что то, как сейчас развиваются события, не предполагает комментариев. Мне кажется, то, что произошло с "Дождем", это трагедия, но это еще их внутренняя трагедия.

Наташа Синдеева, которую я очень сильно уважаю, она написала совершенно конкретно, что в ближайшее время будут приняты какие-то решения, и они постараются разобраться с тем, что вообще произошло. Вот до тех пор, пока Наташа - и никто другой, а именно Наташа, - не озвучит какие-то решения, я никаких комментариев давать не буду, потому что это внутренняя трагедия.

- А о том, что случилось с Филиппом Лосем? (Речь идет о бывшем главном режиссере Русского театра, которого уволили из-за одного его поста в "Фейсбуке". - А.Г.)

- Случилось то, что именно случилось.

- ???

- Он очень некорректно сравнил отношение в Эстонии к русским с отношением в Эстонии к евреям во время Второй мировой войны. То есть он сравнил совершенно несравнимые вещи.

Это все было очень некорректно. С точки зрения просто исторических сравнений. Но с другой стороны, мне кажется, что нужно было дать возможность высказаться и только потом принимать решение, потому что его исключили из Союза театральных деятелей, насколько я понимаю, сразу же.

Я просто хочу вам привести пример. Михаил Дурненков, который точно так же, как Филипп, написал пост в "Фейсбуке" и пожелал победы украинской армии. То есть прямо открытым текстом пожелал победы украинской армии. Но для того, чтобы его уволить из Союза театральных деятелей России, понадобилось собрание совета Союза театральных деятелей России. На заседании голосованием его не смогли уволить, потому что он присутствовал на этом заседании, смог высказаться и смог объяснить, что он имел в виду.

Так вот, его не смогли исключить из Союза театральных деятелей. А Филиппа исключили сразу же, как только там прочитали этот пост. Я не знаю честно, как это было в хронологическом порядке. Это было в тот же день или на следующий день, но по крайней мере ему там слово не дали. Не задали даже вопрос. Нет, его просто исключили, чем дали просто сахар всем кремлевским пропагандистам, которые теперь и приводят эти два примера, что в свободной Эстонии исключили даже без заседания. Вот Михаил Дурненков, который желает победы украинской армии, - его исключить не смогли, потому что соблюдают закон.

- Мы говорили 36 минут, и теперь самый любимый вопрос журналистов. Что вы еще хотите сказать? Короче, говорите что-нибудь. Это такая шутка.

- Я хочу сказать, что мы сейчас живем в такое сложное время, просто тяжелое время. Потому что я не знаю, будут ли когда-нибудь еще такие, ну вот на моем веку точно таких тяжелых времен не было.

Вполне возможно, что те, кто жил во время Второй мировой войны или в 40-м году, когда началась оккупация, или в начале века. Все те, кто жил тогда, наверное, проходили примерно то же самое, что проходим мы сейчас.

Мне очень важно оставаться честным, порядочным человеком, сохранить достоинство, как можно больше помогать тем, кто нуждается в моей помощи. Пока мне это удается, я еще буду иметь хоть какой-то смысл своей жизни.