Вирве Осила: Об убогих деревьях и убогости души

Вирве Осила. Фото: Matti Kämärä / Põhjarannik

Одним из самых печальных моментов завершающегося лета стала для меня прогулка по родному мызному парку.

Был прекрасный солнечный июльский полдень. Цвели липы. Я решила пойти в парк к своей липе - мы с ней дружим уже много лет. Это дерево так выросло, что его ветви склонились к земле, и мне было очень удобно обрывать цветы, сидя на роллаторе. Чудесная музыка жужжащих пчел и других медоносных насекомых, всегда по-особому завораживала меня. Эти крылатые оркестранты ко времени цветения липы достигали пика формы, и таким образом под липой появлялся чудесный благоухающий концертный зал.

Дорожка в парке была устлана острой серой галькой, которая подходит для загородного парка так же, как корове седло: в ней застревали колеса роллатора, и было больно, когда камешки попадали в туфли. Наконец добралась до липы. Сразу что-то покоробило. Ствол дерева обкорнали, оставив только высокую крону. Медовый запах ощущался, но жужжания пчел не было слышно - слишком велико было расстояние между верхушкой дерева и мной. Оторопев, я огляделась, и мне показалось, что я заблудилась. У всех деревьев, как старых, так и молодых, стволы были голые, без ветвей. Как столбы. Насекомые не жужжали, птицы не пели.

Парк просматривался так, что со старой волейбольной площадки был виден двор дома престарелых. Почва выглядела, как паровое поле после тщательного боронования. Все это было так безжизненно, так серо и безлико. Здесь я в школьную пору бегала, здесь гуляла с сыном, сюда приходила с гостями... В парке я получала вдохновение писать, сюда я приходила подзарядиться... Со слезами на глазах поплелась я в сторону дома, и в голове пронеслось несколько случаев, которые в последнее время потрясли меня своим цинизмом, безразличием и жадностью.

***

Вдоль дороги, по которой я когда-то ходила в школу, росли ракиты. Были и другие деревья, на которых птицы гнездились летом и укрывались зимой. Однажды все они были вырубленные и сброшены в канаву, потому что хуторянину нравился простор. Теперь дорога в мою родную деревню похожа на степную дорогу. Убивая деревья, земледелец ни на сантиметр не увеличил свои земли, но он в избытке получает вредителей растений, потому что птиц там больше нет.

***

Лес вокруг моего дома пал жертвой мелиорации еще во времена совхоза. Позже выяснилось, что плитняковая глинистая почва не плодоносит. За годы лес снова вырос - не такой, как раньше, но пригодный для жизни птиц и косуль, а также для произрастания грибов и ягод. Этим летом лес вырубили во второй раз. Один хуторянин купил землю и теперь планирует начать там заниматься земледелием. 

"Чувство вины за то, что я человек, растет во мне с каждым днем".

Вирве Осила

Ожидаемый шелест денег заглушил пение птиц и превратил мой отчий дом, где до сих пор живет моя сестра, в чистое поле, где ветер гоняет пыль. Когда сестра, окрестности дома которой были расчищены от растительности и перерыты, спросила, почему так, волостной чиновник ответил, что частная земля священна и каждый может поступать так, как считает нужным. Из этого следует, что более крупный частник может наступить на ногу мелкому частнику.

***

В ходе приватизации земель бывший приусадебный участок нашей семьи обрел нового владельца. Этот владелец ничего не выращивает, он просто косит свои луга и получает деньги от PRIA. Каждый год он начинает косить именно тогда, когда у коростеля в гнезде появляются птенцы. Как ни в чем не бывало разнесет их на кусочки, а государство щедро заплатит за кровавое дело. Жажда денег подгоняет, ведь ропот коростелей не должен заботить настоящего частного собственника.

***

На окраине нашего поселка, между мызными прудами и батрацкой деревней, находилась болотистая местность, где каждую весну желтели калужницы, первоцветы и купальницы. На месте батрацкой деревни построили дом престарелых, топь вскопали и разровняли. Долгосрочный план предусматривал, что обитателям дома престарелых на закате жизни не нужны луговые цветы, пусть довольствуются культурными растениями, высаженными на клумбах.

***

В нашем поселке остался только один небольшой участок, на котором еще растет первоцвет. В других уголках Эстонии места, где растут эти цветы, ищут, регистрируют и стараются сохранить, у нас они гибнут, точнее, их уничтожают. Каждую весну вот уже несколько лет я отправляю сообщение волостному чиновнику: "Первоцвет зацветает, прекратите косить!" Окашивание на этом участке действительно прекращают до тех пор, пока не потускнеет золотой цветочный ковер. С каждым годом участок становится все меньше, нынче он был едва ли с квадратный метр, потому что, если растения не дорастают до плодоношения, они чахнут и исчезают. Моя упорно сохраняемая поляна первоцвета, вероятно, прекратит свое существование раньше меня.

***

Мелочи, скажете вы. Но жизнь и состоит из мелочей, деталей, которые объединяют нас. Мы то и дело говорим об охране природы, но в основном это так и остается разговорами. Человек гордо называет себя царем природы. На самом деле, в этом мире, дарованном нам на мимолетную жизнь, сама Природа - царь, а люди - в крайнем случае, ее вассалы, которые в большинстве своем плохо выполняют свои обязанности.

В моем детстве не говорили о зеленом мышлении, но думали и поступали по-зеленому: не опустошали и не транжирили, природа была священна. Я прожила долгую жизнь и всегда чувствовала себя частью природы, но крайнее безразличие многих соотечественников к окружающему причиняет мне боль. В нашем прекрасном природном парке деревья изувечили, и это необратимо. В случае неудачной стрижки есть уверенность, что волосы отрастут и их можно будет снова и красиво подстричь. Ветви на деревьях снова не отрастут. Истощенная чрезмерной косьбой почва без перегноя больше не получает дополнительное питание из прелых листьев, поэтому из нее исчезают насекомые и бедность почвы усугубляется.

Волостной советник по вопросам окружающей среды сказал мне, что специалист по охране памятников старины якобы считает парк Мяэтагузе одним из самых красивых. Красота в глазах смотрящего. Но она должна доходить и до сердца. Этой зимой впервые за несколько десятилетий я больше не смогу пить липовый чай. Не смогу я весной полюбоваться распускающимися на березе почками, их запах всегда означал для меня новое начало и веру в то, что мне снова подарен еще один годовой круг.

Фред Юсси сказал, что не может понять тех, кто срубает топором живое дерево. Я тоже не понимаю - ни чиновника, отдавшего приказ обкорнать деревья, ни того, кто выполнил приказ и получил за это приятную прибавку на свой счет. Я всегда старалась следовать закону души, не делать больно тем, кто слабее меня, ни детям, ни животным, ни природе в целом. Но чувство вины за то, что я человек, растет во мне с каждым днем. Это трудно выносить.